Александр Кудринский
актер театра и кино, режиссер
голосовать за Александра:
ruskino.ru kino-teatr.ru
Пресса: Исповедь старшины второй статьи:
Интервью Александра Кудринского газете "Флаг Родины",
Севастополь 2003
У этого, страстно любимого севастопольцами спектакля, есть подзаголовок - исповедь прапорщика Гринёва. Один из самых популярных в городе "офицеров" сегодня снова репетирует "человека в погонах" - теперь это будет майор Фердинанд фон Вальтер в спектакле "Коварство и любовь" по пьесе Ф.Шиллера, премьера которого состоится в середине марта. Каково же было моё удивление, когда выяснилось что тот самый Гринёв - в миру артист Александр Кудринский- находится в звании старшины 2 статьи сверхсрочной службы…
А.К.: Сейчас, когда я прихожу на свой корабль, сослуживцы, особенно, старшие по званию офицеры, посмотревшие спектакль, часто благодарят: "Спасибо за службу!". Такая, на первый взгляд, скупая похвала для меня дорогого стоит. Ведь эти две профессии - военный и артист - очень схожи. Ненапрасно артисты "старой школы" всегда говорили, что они "служат в театре".
- Так Александр Кудринский военнослужащий или артист?
А.К.: Артист, я надеюсь. Просто передо мной, как и перед всяким лицом призывного возраста, по окончании Ярославского театрального института, встал вопрос о прохождении срочной службы. И попал я на Черноморский флот…
- Могу себе представить, как хочется идти в армию, когда в руках "путёвка" в театр и стремишься только к одному - играть, играть и играть…
А.К.: Честно - большого желания, конечно, не было. Кроме того, мой призыв совпал по времени с "информационным бумом", повествующем об армейском беспределе, кошмарах дедовщины и прочих ужасах жизни в казарме. Мой брат вернулся с Чеченской войны…
- Ну и почему же ты не "закосил" - это уже тоже было
почти нормой…
Саша внимательно смотрит на меня и молчит. Я не могу сдержать улыбки - в эту
минуту мне кажется, что он ответит мне всё объясняющими словами Гринёва: "Я
офицер и дворянин…". Вероятно, им с Гринёвым такая мысль просто не приходит
в голову…
А.К.: На самом деле всё оказалось куда проще. Уже в первом флотском экипаже в Москве я встретил людей, очень близких мне по духу. Здесь были и юристы, и биологи, и менеджеры… И тогда в общем-то пришло понимание того, что армейские будни мало чем отличаются от будней обычных. Просто здесь как-то само собой получается, что раскрывается суть человека. В замкнутом армейском пространстве каждый скорее реализовывается в поступках и тем самым как бы "обнажает" свою сердцевину. В обычной жизни можно прожить десятки лет бок о боком с человеком, совершенно не зная его. В армии так не бывает. И для меня именно в этом смысле армия - школа жизни.
- Можно подумать, что в этой школе для тебя не было никаких трудностей…
А.К.: Самое сложное в армии - не потерять себя. Армия - это другая система отношений между людьми, здесь своё понимание слова "свобода". Так вот, труднее всего осознать, что ты - боевая единица. А осознать и принять это необходимо - теперь ты живёшь в соответствии с приказами и боевыми заданиями, а не в соответствии с собственными желаниями, и даже не в соответствии с собственным пониманием добра и зла. Для многих это очень трудно и тяжело. Это требует большой внутренней силы .На самом деле это такая высшая степень свободы - умение отказаться от собственной воли. Так делали паломники, желавшие очиститься, - они шли на Афон к старцам и на какое-то время полностью подчиняли себя их воле. Весь вопрос в том, чтобы армейским офицерам доверяли также, как афонским старцам.
???
А.К.: Вот старший Гринёв не послал же почему-то своего недоросля, единственного - прошу заметить - сына Петрушу в Петербург, в блестящий корпус, а отправил на "российские задворки", в богом забытую Белогорскую крепость! А не послал, потому что в "развратившемся" Петербурге уже не то офицерство. Ему важно было научить сына тому, на чём всегда держалась и будет держаться армия - вере в правое дело. Вере в то, что на твоей стороне - Господь Бог. Такие, как Миронов, Иван Игнатьевич и даже немец Андрей Карлович могли его этому научить. Таким "передать" волю сына можно…
- Так может не стоило в своё время так кричать об армейском беспределе?
А.К.: Стоило, именно потому, что, как мне кажется, утрачена была и извращена эта самая вера в правое дело! На каком-то этапе истории офицеры перестали быть людьми неслучайными, исключительными. Мне очень понятны слова Гринёва - "я офицер и дворянин". Именно так - офицер И дворянин: честь дворянская, гордость защищала офицера от зависти, подлости, воровства. Ядро армии всегда было, выражаясь современным языком, глубоко профессиональным, и государство очень поддерживало и блюло эту офицерскую исключительность: ведь сверкающие гусарские аксельбанты и до зеркального блеска натёртые сапоги - это не просто аккуратность. Это внешняя реализация, естественное подчёркивание идеи избранности. А сегодня "профессия" защитника Родины дешевле труда бухгалтера какого-нибудь банковского филиала или рыночного спекулянта. И политики зачастую, увы, способствует больше укреплению престижа тех же предпринимателей, нежели военных. Поэтому все разговоры об "армейском беспределе" были не напрасны. Во всяком случае сегодня каждый понимает, что защищать Родину должны не просто патриоты, а высокообразованные и компетентные люди.
- Кстати, о патриотизме. А как же тогда быть с тем, что каждый должен "отдать долг Родине"?
А.К.: А почему мы не думаем о долге перед Родиной, когда разгуливаем по загаженным улицам? Когда видим завшивленных беспризорников или девяностолетних старушек, которым в больнице некому подать воды? Мне повезло - я отдаю долг Родине, служа в военном театре. Родина - это и улица, и та же самая старушка, и брошенный матерью ребёнок. Почему врачу лучше отдавать долг, драя корабельную палубу, а не со скальпелем в операционной? Защитить Родину - значит защитить её от грязи, от безысходности, от нищеты. И если ты лучше справляешься с грязью, чем с автоматом Калашникова, то это и есть "твой фронт". Каждый должен заниматься своим делом, любить его и стараться сделать его так, чтобы хотя бы маленький кусочек твоей Родины стал лучше. Это, по-моему, и есть патриотизм.
- Вообще-то исторически сила мужчины связывалась с физической мощью, с тем же оружием…
А.К.: Сила мужчины - в умении любить. Если мужчина не умеет любить, то и никогда не найдёт в себе силы для защиты Отечества. Тем, кто не любит, нечего защищать. У Кинчева есть замечательные строки: "Если все только говорят о любви, кто же за любовь прольёт кровь". Любовь - основная движущая сила, и надо иметь смелость и щедрость, чтобы открыться этому чувству. Не напрасно Пушкин назвал свою повесть "Капитанская дочка", хотя, как и в нашем спектакле, главное действующее лицо у него - Гринёв. Не было бы Маши, не было бы любви - не было бы Гринёва. Умение любить составляет основу этого человека и питает его силу - а вовсе не умение управляться со шпагой и палашом. Не будь пугачёвского бунта, никто бы этой силы и не узнал. А армия, как лакмусовая бумажка, выявила силу этого обыкновенного мальчишки.
- О чём же тогда сегодня нужно говорить со сцены, для того чтобы "подпитывать", как ты выражаешься, эту силу? Раньше, особенно в военных театрах, строго следили за "воспитательно-патриотическим" содержанием репертуара…
А.К.: Я думаю, что сегодня вряд ли появиться новый Штейн или новый Лавренёв - драматург, который сумеет интересно, правдиво и глубоко раскрыть суть процессов, происходящих в армии и на флоте, а главное, найти героя. Время сейчас "не героическое". Все мы, вольно или невольно, ориентированы на "выживание". Мне кажется очень современной драматургия Григория Горина, который умел говорить об очень важных сегодня вещах через персонажей далёкого прошлого - известных исторических личностей, а то и вообще, неких полусказочных героев вроде барона Мюнхгаузена. Наверное, самое важное, что может сейчас делать для зрителей театр, - заставить искренне смеяться и искренне плакать. Сопереживать. Любить, опять же.
- Ничего себе, простая такая задачка…
А.К.: А кто говорил, что будет легко? - смеётся Саша. - Театр со всей своей изысканностью и утончённостью во много раз тяжелее армии. Во всяком случае, в армии думают за тебя, а в театре думать надо 24 часа в сутки…
Наталья Микиртумова